25.01.2010

Russia.ru

Юмашева против Путина

Сергей Кургинян, политолог:

Я вспоминаю реального человека, реальную Татьяну Дьяченко 1996 года – того недолгого периода, когда я это наблюдал не с очень далекого расстояния. Уже тогда ходили многие мифы, которые мне казались глубоко неправильными. На меня смотрела женщина порядочная, вменяемая, по-настоящему обеспокоенная своим отцом и, на тот момент, по крайней мере, лишенная каких-то особых амбиций по части собственности или чего-нибудь еще. Она ездила на простенькой "Ауди" и вела себя достаточно просто и адекватно.

Роль ее в выборной кампании 1996 года не [просто] большая, а решающая. Потому что Ельцин не верил уже никому. Он верил только ей, ей верил до конца. Всех остальных он сам так развел, что после этого, что Коржаков, что Чубайс, что кто-то еще – ему было все равно. И она поверила в возможность выборной победы. Благодаря ей в марте не возникла диктатура непонятного образца, быстро перерастающая в развал. Ее роль в снятии Лебедя (а для меня дальнейшее триумфальное шествие Лебедя было абсолютной национальной катастрофой для России) очень велика.

И вообще, все время, которое я наблюдал за ней, меня не покидало ощущение какой-то адекватности и достаточного внутреннего спокойствия. А вот эту распутно-хватательную фурию, которую описывала антидьяченковская пресса, - ничего из этого я не видел. Я недолго, в силу выбранной позиции и всего прочего в политической жизни, мог что-то наблюдать. Я не исключаю, что могли происходить какие-то метаморфозы за пределами того узкого поля, в котором я имею опыт. Но то, что я видел, было совершенно другое.

То, что она сейчас пишет... Тут вопрос один: почему она пишет это сейчас? А все остальное... Ну, она защищает своего отца. А что, она должна его поносить? Что она должна делать? Ясно же, что она должна его защищать. Это задача любого приличного человека.

Имеются ли тут варианты политической игры? Мне кажется, что для Бориса Николаевича очень затаенной политической ставкой (очень затаенной) и единственно согревавшей его душу, конечно, была Таня. Он видел свое политическое продолжение в ней. Он понимал, что это почти нереалистично. И, тем не менее, как мне кажется, этот сценарий очень согревал его душу. Сейчас вот одна фраза меня как-то зацепила политологически в том, что Татьяна Борисовна говорит: то, что она поняла, что 50 лет, что, казалось бы, такие старые тетеньки, а на самом деле, жизнь только начинается. Но в 50 лет определенного типа люди иногда пытаются начать политическую жизнь. Возможно, что это попытка начать политическую жизнь. И тогда понятно, почему эта попытка осуществляется сейчас.

Во-первых, она все равно носит, пусть неявно, но антипутинский характер. Она является какой-то подачей, достаточно мягкой, Медведеву, на случай, если он примет подобную подачу. Антипутинизм очень мягкий. Он скорее связан с тем, чтобы представить Владимира Владимировича как члена ельцинской команды, исторически продолжающего некое дело, а не как гиганта, которые прервал некий ужасный процесс и спасителя от eльцинизма. Это стало возможно только после того, как кому-то показалось, что медведевская либерализация есть хрущевский вариант возвращения к ленинизму: то есть Ленин – это Ельцин, Сталин – это Путин, а Медведев – это Хрущев. И теперь мы возвращаемся к чистоте ленинизма.

И вот в эту игру Татьяна Борисовна начала играть. Пока, мне кажется, что игра, которую она ведет, проще, чем она сама. Потому что тут во что ни играй – все провал. Нельзя одновременно, так сказать, соединить путинизм и ельцинизм. Надо тогда сказать, что Путин преступно погубил великое дело папы. Это еще может иметь некую базу. А вот то, что он является достойным продолжателем этого дела... И что? Медведев еще более достойный. Ну, так они и будут его продолжать. Тогда причем тут Татьяна Борисовна? Непонятно.

Мне кажется, что с точки зрения большой политической игры (а ее перспективы, конечно, будут определяться, в том числе, и на Западе) обращение к сюжету с коробкой из-под ксерокса является большой неосторожностью. Тем более что все равно нечто не договаривается. Механизм, который описан, не является полным. А также, конечно, есть истории, которые Татьяна Борисовна не описывает. Например, Лебедь и весь сюжет с ним. Или вот этот мартовский вариант недемократического разрешения проблемы власти. Или, или, или, или... Очень много вариантов, о которых ничего не говорится.

То, что Татьяна Борисовна достойная дочь своего отца, то, что она политик по крови, то, что она способна к интриге, простраиванию сюжетов, тонкому поведению, манипулированию людьми и всему тому, без чего не существует политический человек в XXI веке, мне кажется, безусловным. Можно ли с помощью блога выйти за пределы своего долгого небытия и поставлена ли на самом деле эта цель, или цели гораздо скромнее – некие исторические компромиссы с непонятной оглядкой на будущее, я не знаю. Мне кажется, что это не знает и сама Татьяна Борисовна.

В любом случае, это рождает некие воспоминания и некие размышления. Потому что – и вот это я знаю точно – никого на Западе не интересует победивший и утвердившийся Медведев. Всех на Западе интересует Медведев, который освободился от своего предшественника и рухнул. Освобождение от предшественника есть только такт номер один. Второй такт – это обрушение. За рамками этой двухтактной схемы Медведев не интересен ни для кого: что Медведев, что Путин, никакой разницы нет. Тот идеологический и политический бомонд, который хочет Медведева, хочет его для того, чтобы он сначала освободился от Путина, а потом открыл дорогу кому-то еще. И тогда возникает вопрос – кому?

Может быть, эту нишу хотят заполнить римейком на 1996-1997 год, как я его себе представлял? Ибо никогда ни слова, ни жеста Ельцин не осуществил с точки зрения того, что его действительно Татьяна интересует как наследница. Он никогда ничего не делал по этому поводу. И, тем не менее, я внутренне, личностно, человечески убежден, что свои основные надежды он все равно связывал с ней. Может быть, это каким-то странным, почти мистическим способом ожившие надежды? Не знаю. В противном случае это очень мягкая и среднекалиберная игра, в которой Татьяна Борисовна скорее является элементом игрового поля, чем субъектом, осуществляющим некое стратегическое действие.

Но, может быть, это и стратегическое действие.